К 80-летию Победы в Великой Отечественной войне.
Взгляд сквозь годы
Эти пожелтевшие папки военно-исторического архива – «дело №Р-2400» хранят свидетельства трагедии Великой страны и трагедии одного из ее славных сынов. Июль 1941 года. Едва оправившемуся от потрясений и депрессии И. Сталину срочно был необходим человек, на которого можно было бы свалить всю вину за трагическое начало войны. Услужливые помощники предложили кандидатуру командующего Западным фронтом генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова. Закрутился хорошо отлаженный механизм обвинения в государственной измене. Долгие годы имя заслуженного генерала было запретным и лишь во время «хрущевской оттепели» скудные упоминания о Д. Г. Павлове (без указания даты смерти) стали появляться в энциклопедиях, а затем дополнились лаконичным и туманным «погиб».
О гибели видного полководца, Героя Советского Союза, участника боев в Испании до сих пор ходит множество легенд и версий. Сегодня, на основании публикации в газете «Труд» еще в далеком 1988 году (август, 8), мы попытаемся на основании документов, рассказывающих о трагических днях начала войны, ставших для Д. Г. Павлова последними днями его жизни, восстановить историческую правду. Как гласят строки постановления на арест, составленного 5 июля 1941 года, заместитель начальника следственной части 3-го управления НКО СССР старшим батальонным комиссаром Павловским и утвержденного Народным комиссаром обороны маршалом Тимошенко и санкционированного и. о. прокурора СССР (очевидно Сафоновым):
«Павлов в 1914-1915 годах примыкал к анархистам, привлекался к партийной ответственности за примиренчество к правому уклону. В 1916-1919 годах был в плену в Германии». Далее идут стандартные для предвоенных лет обвинения: «пользовался покровительством Уборевича, а арестованные участники военного заговора Урицкий, Бердин и другие изобличают Павлова как соучастника». В резолюции указано коротко: «Павлова арестовать по месту нахождения и подвергнуть аресту».
Как следует из протокола допроса Павлова от 7 июля 1941 года, он был арестован 4 июля и ему было объявлено, что он арестован по распоряжению ЦК партии и при разговоре с заместителем Председателя Совнаркома Мехлисом ему было предъявлено обвинение в предательстве Родины. И у следствия имеются данные, говорящие о его действиях на протяжении лет, как изменческие, и которые особо проявились во время его командования Западным военным округом и Западным фронтом. На что генерал Павлов ответил, что он не изменник и злого умысла в его действиях, как командующего фронтом, не было, и он не виновен, что противнику удалось глубоко вклиниться в нашу территорию, так как выполнял указания Народного комиссара обороны.
«В час ночи 22 июля 1941 года по приказу Народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта, вместе со мной туда явились член Военного совета фронта Фоминых и начальник штаба генерал-майор Климовских. Первый вопрос по телефону, который задал Нарком: «Ну как у вас, спокойно?» Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-ей армии Кузнецова в течение полутора суток на Суваяский выступ шли беспрерывно немецкие механизированные колонны. Во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения. И особенно меня беспокоит группировка «Белоподляска».
На мой доклад Нарком ответил: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте. Штаб же соберите на всякий случай. Сегодня утром может что-нибудь случиться, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните». На этом разговор и закончился. Вызвав всех командующих армий к аппарату ВЧ, мною было предложено привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа, и даже недоделанные железобетонные. Командующие армиями доложили, что патроны войскам розданы и приступили к занятию сооружений. А командующий 4-ой армией Коробков доложил, что войска готовы к бою, а боеготовность Брестского гарнизона он обещал проверить. Командующий ВВС округа Копец доложил, что авиация приведена в боевую готовность и рассредоточена на аэродромах.
Этот разговор с командующим армией происходил около двух часов ночи. В 3 часа 30 минут Нарком обороны снова позвонил мне по телефону и спросил: «Что нового?» Я доложил, что нового ничего нет, связь с армиями налажена и соответствующие указания армиям даны. Одновременно я доложил Наркому, что вопреки запрещению начальника ВВС страны Жигаря, дал команду заправить самолеты бензином НЗ и такое распоряжение Нарком одобрил. Однако уже в течение 15 дальнейших минут командующий 3-ей армией Кузнецов доложил, что на всем фронте армии артиллерийская и ружейно-пулеметная стрельба, над Гродно до 50-60 самолетов врага бомбят штаб армии, и я вынужден уйти в подвал. На что я дал команду ввести в действие «Гродно-41» (условный пароль плана прикрытия) и действовать оперативно, занять штабам положенное место.
Примерно в 4.10-4.15 командующий 4-ой армией Коробков доложил, что на Кабрин налетела авиация, а на фронте армии сильная артиллерийская стрельба, на что я Коробкову приказал ввести в действие «Кабрин-41» и держать войска в руках и действовать с полной ответственностью. Все, о чем мне доложили командующие, я немедленно и точно доложил Наркому обороны, на что он ответил: «Действуйте, как показывает обстановка». После этого мной был отдан приказ штабу вступить в связь в соответствии с разработанным планом, и особенно радиосвязь, но оказалось, что связь со всеми армиями прервана. До середины дня 22 июня войска фронта сдерживали натиск противника, а во второй половине дня командующий 3-ей армией Кузнецов доложил, что нашими частями оставлен Сопоцкин, а от 56-ой стрелковой дивизии остался один номер, и нам, видимо, придется оставить город Гродно. И как быть со складами, семьями начсостава, многие из которых уже остались у противника?
И уже в следующем донесении штаб 3-ей армии сообщил, что противник подошел к Гродно, и наши части оставляют его, склады взорваны, армия из этого запаса пополнилась снарядами и техникой. На Брестском направлении против 6-ой и 42-ой дивизий обрушились сразу три мехкорпуса, что создало превосходство противника как численностью, так и техникой. Кроме того, на этом направлении противником была брошена огромная масса бомбардировочной авиации, нанося огромные потери в живой силе и технике. Господство авиации противника в воздухе было полное, тем более что наша истребительная авиация уже в первый день была в значительной степени уничтожена, не поднявшись в воздух.
Во второй день противник быстрым темпом продвигался с Брестского направления крупными мехсилами и при поддержке сильной авиации, обрабатывая нашу пехоту, артиллерию и технику. Принятыми мерами мною и штабом фронта, усилением 4-ой армии удалось сдержать противника на одни сутки в районе Береза-Картузка. С упорством и мужественно дрались наши войска против многочисленного врага, защищая столицу Белоруссии – город Минск. За время боев штаб фронта работал с полным напряжением, добиваясь связи и сведений всякими возможными путями. А основной причиной всех бед считаю огромное превосходство противника в танках, авиации и его материальной части.
Кроме того, левый фланг фронта был оголен в виду предательства литовских частей, что дало возможность немецким танковым частям нанести удар фронту со стороны Вильно.
Однако эти объективные доводы командующего фронтом не устраивали начальника следственной части Павловского, пытавшегося доказать, что на всем протяжении границы только на участке, которым командовал он, немецкие части глубоко вклинились на советскую территорию. И не результат ли это его изменческих действий с его стороны? На что генерал Павлов обвинения категорически отрицал: «Измены и предательства я не совершал. Прорыв на моем фронте произошел потому, что у меня не было новой материальной части, сколько имел, например Киевский военный округ». На что «опытный дознаватель» следствия указал боевому генералу, что он напрасно пытается свое поражение оправдать по независимым от него причинам, так как следствием установлено, что он является участником заговора еще 1935 года, и тогда он имел уже намерение в будущем изменить Родине. А настоящее положение на вверенном фронте только подтверждает эти следственные данные. «Никогда и ни в каких заговорах я не был, и ни с какими заговорщиками я не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжелое и незаконное с начала и до конца! Если на меня имеются какие либо показания, то это сплошная и явная ложь людей, желающих хоть чем-нибудь очернить честных людей, и этим нанести только вред государству…»
Конечно же, такие показания генерала следователя не устраивали. И, естественно, не знаем, что произошло после первого допроса, можно только догадываться о тех методах, которые были взяты из богатой практики НКВД тех лет для получения нужных показаний. Так как за два дня сломили даже такого смелого и мужественного человека, каким был боевой генерал, Герой – Дмитрий Григорьевич Павлов. И как следует из протокола допроса Павлова от 9 июля 1941 года он «рассказал о своих преступлениях против партии и Советского Правительства».
«Анализируя всю свою прошлую и настоящую деятельность, я счел необходимым рассказать следствию о своих предательских действиях. Еще в 1932 году, когда я командовал Белорусским мехполком, Уборевич меня отличал как хорошего командира, да и в последующие годы он выделял меня, и я попал под его влияние. Позднее Уборевич рекомендовал меня в Испанию командующим танковыми частями, где правой рукой Уборевича был Мерецков, которые и привили всему командующему составу германо-фильские настроения, говорили, «что надо нам быть в союзе с Германией, которая обладает сильной армией». И я разделял эту точку зрения и выполнял все его указания. Основное зло я нанес своей беспечностью и неповоротливостью, командуя Западным фронтом.
Так, мною был издан приказ о выводе частей из Бреста и Брестской крепости в лагеря еще в начале 1941 года. Этот приказ я не проверил, а командующий 4-ой армией Коробков его не выполнил. В отношении строительства УРов (укрепление районов) я допустил преступное бездействие, так как строились только отдельные узлы, а не сплошная линия укреплений, и УРы не были готовы к отражению врага. Кроме того, чтобы еще в мае вывести все части на исходное положение и занять боевые позиции, пропустил время и тем самым война застала большую половину сил на марше в свои исходные позиции, которые подверглись бомбардировке и уничтожению.
Я допустил преступную ошибку, разместив авиацию близко к границе, по полевым аэродромам и предназначенные на случай нашего наступления, а не обороны. В результате уже в первый день авиация понесла огромные потери, не успев подняться в воздух. Прорыв немцев получился моей и штаба бездеятельности и невыполнения указаний ЦКО постоянной мобильной готовности. А уже на допросе 1 июля Павлов еще «подтвердил» ранние показания: «Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу. Признаю, что в феврале 1937 года бывшим старшим советником в Испании Мерецковым я был вовлечен в военно-преступную организацию и в дальнейшем проводил вражескую работу в Красной Армии. Говоря о бесправии командного состава и наделению излишних прав политсоставу. Тогда же Мерецков сообщил мне, что Тухачевский и Уборевич возглавляют в Красной Армии заговорщическую организацию, которая ставит своей целью смену неугодного руководства. Мерецкову я заявил, что глубоко уважаю авторитет Уборевича и готов примкнуть к его группе помсостава».
Эти же показания «подтвердил» на допросе 12 июля 1941 года К. А. Мерецков, будущий маршал, видимо находящийся также под воздействием всесильного НКВД: «По вражеской работе со мной был связан командующий Западным военным округом генерал армии Павлов Д. Г., о принадлежности которого к антисоветской организации я узнал еще в начале 1937 года, о чем меня информировал Уборевич, дав Павлову самую лестную характеристику, который, по его мнению, должен вырасти до большого танкового начальника. Павлов неоднократно высказывал свое мнение и резкое недовольство карательной политикой власти, избиением, гонением командных кадров Красной Армии и открыто выступал в защиту репрессированных из числа военных».
Еще более «откровенные показания» дал Павлов на допросе 21 июля 1941 года, то есть на 17 день его ареста и воздействия инквизиторской машины НКВД.
«По возвращении из Испании в разговоре с Мерецковым, в целях сохранения себя от провала, антисоветскую деятельность временно прекратить, но к этому времени из числа командного состава было много арестовано, и аресты продолжались и дальше. Это обстоятельство усиливало наше озлобление к правительству, Наркомату обороны и его Наркому, так как репрессиям подвергались кадры нашего заговора. Пробный шаг в этом направлении мы сделали на заседании Главного военного совета в 1938 году, когда в присутствии членов Политбюро ЦК, Савченко, занимавший тогда пост комиссара Артиллерийского управления, сделал устное заявление о развале дисциплины в армии, вызванной гонением и репрессиями командного состава. После этого мне и Савченко было предложено написать и письменно изложить все эти факты.
Основным автором документа был Кулик, а содержание письма обсуждалось в группе руководящего состава в лице Мерецкова, Савченко, Кулика и меня. Содержание письма сводилось к тому, что основные силы контрреволюции в армии ликвидированы, но аресты продолжаются и принимают угрожающие размеры, что пагубно может сказаться на боеспособности армии в военное время, и просили принять соответствующие меры. Мы полагали, что на основании нашего заявления правительство и Нарком обороны примут решительные меры по сокращению арестов и нам удастся сохранить от провала кадры заговора. При составлении письма Кулик оскорбительно отзывался о Ворошилове, и я эту точку разделял…»
Но судьба того письма осталась неизвестной, так как в этот же день, после последнего допроса на генерала Павловабыло оглашено обвинительное заключение.
Из обвинительного заключения от 21 июля 1941 года, утвержденного заместителем Наркома внутренних дел комиссара госбезопасности 3 ранга Абакумовым и заместителем Главного военного прокурора Афанасьевым. «Управлением особого отдела НКВД СССР на основании поступивших материалов были арестованы командующий Западным фронтом Павлов, начальник штаба Климовских, начальник связи фронта Григорьев и командующий 4-ой армией фронта Коробков. Произведенным расследованием установлено, что в результате предательства интересов Родины и развала управлениями войсками, сдачи оружия и техники без боя противнику была создана возможность прорыва фронта.
Арестованный Павлов, являясь участником антисоветского военного заговора, еще в 1936 году, находясь в Испании, предавая интересы Родины, командуя Западным особым военным округом, бездействовал. Павлов признал себя виновным в том, что в заговорщических целях не готовил к военным действиям командный состав, ослабляя мобилизационную готовность войск округа, и из жажды мести за разгром заговора открыл фронт врагу. Как участник заговора Павлов уличается показаниями Урицкого, Берзина, Белова и Мерецкова. Обвиняется в совершении преступлений, предусмотренных ст. 53-I/б и 53-II УК РСФСР.
Протокол подготовительного заседания военной коллегии Верховного суда СССР.
21 июля 1941 года г. Москва. Председатель – армвоенюрист В. Ульрих, члены: дизвоенюристы Орлов и Кандыбин. Секретарь – военюристМазур. Слушали: Дело с обвинительным заключением, утвержденным зам. Государственного военного прокурора дизвоенюристом Афанасьевым. Определили: С обвинительным заключением согласиться и дело принять к своему производству. Дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей. Меру пресечения обвиняемым оставить прежнюю – содержание под стражей.
Председатель – Ульрих (роспись простым карандашом).
Из протокола судебного заседания от 22 июля 1941 года. В 0 часов 20 минут председательствующий открыл судебное заседание. Подсудимый Павлов: «Предъявленное мне обвинение понятно, виновным себя в участии в антисоветском военном заговоре не признаю. Участником антисоветской заговорческой организации никогда не был. Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-ой армии Корбковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня месяца я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником. Я признаю себя виновным в том, что директиву Генштаба понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал и видел, что противник должен вскоре выступить, но из Москвы меня уверяли, что все спокойно, и не поддавайтесь на провокации. И приказано было быть выдержанным, не паниковать. Фамилии тех, кто это говорил и отдавал приказы, назвать не могу».
На вопрос председательствующего, подтверждает ли он свои показания, данные на предварительном следствии несколько часов тому назад, то есть этим же 21 июля 1941 года. На что последовал ответ: «Этим показаниям я прошу не верить. Я дал их, будучи в нехорошем состоянии. Я прошу верить моим показаниям, данным 7 июля 1941 года». Но председательствующего такой ответ явно не устраивал, и он настойчиво вводил Павлова в ту колею, которая бы устраивала следствие: «Но ведь несколько часов назад вы говорили совершенно другое и, в частности, о своей вражеской деятельности». Павлов: «Антисоветской деятельностью я никогда не занимался. Показания о своем участии в антисоветском заговоре я давал будучи в невменяемом состоянии».
Архивы сохранили все ответы на последние надуманные и неправомерные вопросы следствия, а значит, и последние часы жизни этого боевого и мужественного военачальника, который после 17 дней мучительных допросов нашел силы и волю, чтобы остаться верным присяге Родине. И на последний вопрос председательствующего: «Свои показания от 21июля вы говорили, будучи озлобленным за арест и осуждения командиров Красной Армии и избрали способ мести – организацию поражения в войне с Германией, и то, что не удалось сделать Тухачевскому и Уборевичу, частично сделали вы – то есть открыли фронт немцам?» На что Павлов ответил: «Никакого озлобления у меня никогда не было, и не было к тому оснований, я был Героем Советского Союза. С прошлой верхушкой армии связан не был.
А на предварительном следствии меня в течение 15 дней допрашивали и пытали о заговоре. Но я хотел скорее предстать перед судом и ему доложить о действительных причинах поражения армии. Поэтому я писал и говорил и о злобе, и называл себя тем, кем никогда не был. И я прошу доложить Правительству, что в Западном особом фронте измен и предательств не было, все работали с большим напряжением в период военных действий. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому что недостаточно готовились в мирное время к войне. Но это уже не только вина командования Западного особого округа и фронта». Суд после этого удалился на совещание, по возвращении в 3 часа 20минут председательствующий огласил приговор, а уже в 3 часа 25 минут объявил судебное заседание закрытым.
Материалы и суть приговора: «Военная коллегия Верховного суда в закрытом судебном заседании в г. Москве 22 июля 1941 года рассмотрела дело по обвинению: 1. Павлова, 2. Климовских, 3. Григорьева, 4. Коробкова. Обвиняемые вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб Красной Армии, создав возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений, и тем самым совершили преступления, предусмотренные ст. 193-17/б и 193-20/б УК РСФСР.
Военная коллегия приговорила:
Лишить званий и подвергнуть всех четверых высшей мере наказания – расстрелу, с конфискацией всего личного принадлежащего им имущества. Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит.
Справка:Приговор военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года над осужденным к расстрелу Павловым приведен в исполнение 22 июля 1941 года. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в особом архиве: том № 30, стр. 1. Старший оперуполномоченный 5 отр. 1 спецотдела НКВД СССР мл.лейтенант безопасности Сагебенков.
Ровно месяц после начала войны во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке выстрел палача оборвал жизнь 44-летнего боевого генерала, человека, обладавшего для того времени фронтовым опытом. Он мог бы внести свой вклад в Победу,но стал жертвой политических интриг. Прошли годы, умер «великий вождь и учитель». По стране прокатилась первая волна реабилитации. Уцелевшие боевые друзья Д. Г. Павлова потребовали пересмотреть его дело.
Из заключения Генерального штаба ВС СССР от 5 ноября 1956 года по уголовному делу бывших командующего Западным фронтом Павлова Д. Г., нач. штаба Климовских В.В., нач. связи Григорьева В. А., командующего артиллерией Клич Н. А., командующего 4-ой армией Коробкова А. А. Серьезные упущения и недочеты, допущенные генералом армии Павловым Д. Г. в руководстве войсками округа нельзя рассматривать как его бездействие, нераспорядительность, проявление трусости. Тем более нельзя обвинять генерала Павлова Д. Г. в преднамеренном развале управления войсками и в сдаче оружия без боя, как это сказано в обвинительном заключении.
Из определения Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 года.
Военная коллегия в составе: председателя – полковника юстиции Борисоглебовского, членов: полковников юстиции Лихачева и Цирминского, определила: приговор ВК ВС СССР от 22 июля 1941 года в отношении командующего Западным фронтом Павлова Д. Г. отменить по вновь открывшимся обстоятельствам. И дело на них прекратить за отсутствием состава преступления. Через 16 лет история, как всегда, все расставила на свои места.
А Вы, боевой и мужественный генерал Д. Г. Павлов, простите нас, что не смогли уберечь Вас от незаслуженных и незаконных обвинений и трагической гибели в застенках НКВД.