Мне говорили, что, когда он наезжает зимой в Кокчетав, в русском клубе его принимают как приятного гостя; его любят там за общительный характер и галантное обращение. К сожалению, я не владею искусством говорить знаками с глухонемыми и потому не мог ближе сойтись с Маке, но когда я ехал из Кокчетава разыскивать аул Валихановых, я думал, что если я с кем из четырех живых братьев заведу наиболее откровенные связи, то это именно с Маке.
Маке недавно овдовел и женился вновь. От прежней жены у него остались хорошенькая девочка и два мальчика. Новая жена — татарка из города Петропавловска или, кажется, киргизка, но выросшая в Петропавловске; кажется, отец ее киргиз, поселившийся в Петропавловске и отатарившийся. Киргизки не прячутся от мужчин и не закрывают лица, а жена Маке все время, пока мы жили в его юрте, не выходила из-за занавески. Иногда Маке отдергивал занавеску, чтобы похвастаться нам ее красою, но она снова ее задергивала.
В юрте Маке мы провели сутки и вернулись в аул султана Чингиса.
Урочище Серембет было пожаловано матери султана Чингиса — ханше Айханым, второй жене последнего киргизского хана Вали, по имени которого и серембетовские помещики называются Валихановыми. В жалованном документе было сказано, что земля эта отдается в бесспорное пользование ханше Айханым с ее потомством и родами Атыгай и Караул. Впоследствии это «бесспорное» владение сама администрация стала оспаривать у Валихановых. Владельцы земли, пользовавшиеся ею более полстолетия, привыкли смотреть на нее как на собственность; местная администрация только в позднейшее время (кажется, в шестидесятых годах) вздумала обсудить, как понимать поземельные права серембетовцев, и решила, что они не собственники, а только имеющие урочище Серембет во временном пользовании.
Пожалование земли в бесспорное пользование ханской семье было сделано в расчете за услуги России, которые ожидались от ханской семьи, и в самом деле, едва ли может быть названа какая-нибудь другая киргизская семья, которая питала бы такие дружественные чувства к русским, как семья султана Чингиса. Сам Чингис Валиевич обучался в русской школе переводчиков в Омске и, следовательно, с детства привык к русским; впоследствии, когда он служил, управлял Кушмурунским округом и занимал должность представителя от киргизского народа при Областном правлении в Омске, он постоянно вел дружбу с самыми интеллигентными русскими чиновниками в Омске, который был центром управления степью,— сначала с чиновником Сотниковым, потом с Гутковскими и Капустиными. Сотников, ориенталист из Казанского университета, влюбился в киргизский народ; каждое лето он приезжал в аул султана Чингиса и в течение нескольких месяцев кочевал вместе с ним по Кушмурунскому округу, жил в киргизской юрте и одевался по-киргизски; по его-то совету Чингис Валиевич отдал своего второго сына, Чокана, учиться в кадетский корпус в Омске. Семейства Капустиных и Гутковских, состоявшие в близком родстве между собою, были центром омской интеллигенции: в этих домах собирались образованные чиновники и молодые офицеры; тут можно было встретить офицера Генерального штаба, художника или чиновника-литератора, ученого путешественника, заехавшего в Омск по дороге в Центральную Азию, или поэта, очутившегося здесь в качестве «невольного странника».
Чокан, сын султана Чингиса, был принят в семействе Гутковских как родной сын, и это имело такие последствия, как будто два дома, один русский, Гутковских, и другой киргизский, Валихановых, породнились между собою. Кроме Чокана, султан Чингис дал русское образование еще двум своим сыновьям — Махмуду и Маке; старший сын Якуб не учился в русской школе, но он говорил по-русски, служил на выборных должностях и тоже до известной степени обрусел; только один Кокуш остался не затронутым русским влиянием. Словом, Валихановы одно из самых русифицированных киргизских семейств. К перечисленным членам этого дома нужно еще присоединить Мусу Чорманова, дядю Чокана по матери, т. е. брата первой жены султана Чингиса. Муса Чорманов, теперь уже умерший, подобно султану Чингису, долго состоял на русской службе то как управитель целого киргизского округа (Баян-Аульского), то как представитель от киргизского народа при Омском областном правлении. Он был известен в Омске как человек врожденного ума и знаток киргизской жизни.
В течение не менее полувека омская администрация пользовалась советами и влиянием на степное население этих трех лиц: султана Чингиса, его сына Чокана и его свояка Мусы Чорманова как самых сведущих в степных обычаях людей. В архивах омских канцелярий, вероятно, найдется немало трактатов и записок о киргизском хозяйстве или о киргизских судебных порядках и т. п., составленных Чоканом по собранным им лично данным или написанных под диктовку Мусы или султана Чингиса. С одной стороны, члены семейства Валиханова были незаменимыми помощниками местных администраторов в управлении областью, с другой — пример этого семейства, преданного русским интересам, не оставался без влияния на верхний класс степного населения, на класс султанов, биев и богатых людей. Особенно же влиятелен был для степи пример Чокана Валиханова. Это был небывалый феномен — киргизский юноша, офицер, принадлежавший к свите генерал-губернатора, принятый в высшем кругу в местной столице Омске, мало того, пользовавшийся в местном русском обществе репутацией человека с блестящими умственными способностями и благородным направлением мыслей.
Чокан придал такой блеск имени Валихановых, что и другие валиханиды, не называвшиеся Валихановыми, получившие свои фамильные прозвища не по имени хана Вали, а по именам его сыновей, стали потом добиваться замены их негромких фамилий славным именем Валихановых. В среде ближайших родственников Чокана память о нем хранится как о добром семейном гении. И теперь еще существует духовное наследство, оставленное Чоканом в родной семье; он показал им, какого тонкого судью человеческих поступков вырабатывает европейская культура. Чокан был киргизский патриот, но в то же время он был и патриот русский, и, если бы из киргизского народа было вызвано поболее Чоканов, связи той части киргизского народа, которая заправляет киргизскою жизнью, с русским обществом были бы прочнее. Если в среде киргизов и найдутся лица, которые могут быть поставлены по их заслугам русской жизнью рядом со старшими членами семейства Валихановых: с султаном Чингисом или Мусою Чормановым, то не найдется ни одного, за которым возможно было бы признать значение, равное Чокану.
Такое общественное значение серембетовских владельцев усложняет решение серембетовского вопроса. Пусть Валихановы уже бесполезны для русских целей, все же решение вопроса о землях Серембетовского урочища будет иметь значение доброго или дурного прецедента для киргизов в будущем.
Поземельные отношения урочища Серембет в настоящем их виде довольно странны и запутаны. Это не собственность, но и не общинная земля. Урочище находится в пользовании у трех классов людей; на нем сидят, во-первых, султанские дети, сыновья, внуки и племянники султана Чингиса; во-вторых, бывшие тюленгуты, т. е. бывшие их рабы или крепостные, и, в-третьих, свободные люди родов атыгай и караул; всего, кажется, до пятидесяти отдельных хозяйств. Не то это общинная земля, находящаяся в пользовании общины, в состав которой вопреки обычному порядку входят и султанские дети, т. е. дворяне, что-то вроде всесословной волости, не то поместье, куда помещиком пропущены и простые люди. Не знаю, есть ли в Киргизской степи еще другой участок в таких же условиях пользования.
Отношения эти усложняются еще тем, что один из сыновей султана Чингиса, Махмуд, по соглашению с другими серембетовцами выделился, и в его пользование вырезан особый участок земли; кроме того, омская администрация, вернее бывший генерал-губернатор Колпаковский, желая, вероятно, сгладить неприятное впечатление решения вопроса о Серембете не в смысле потомственной собственности, возбудил ходатайство о наделении султана Чингиса в потомственное владение двумя тысячами десятин земли из того же Серембетовского урочища. Пестрота еще более увеличится, когда местная администрация приведет в исполнение свое предложение основать русский поселок в самом центре серембетовской территории, местности Акбас, где находится зимовка Якуба. Теперь этот вопрос о распространении русской колонизации на урочище Серембет волнует Валихановых. Они говорят: «Мы не против основания поселка в будущем, но желали бы, чтобы нам дали несколько лет обдумать новое наше положение и приготовиться к надвигающимся условиям жизни».
Мы вовсе не намерены настаивать на признании Валихановых потомственными владельцами Серембета; такая раздача земель в частные руки будет непредусмотрительностью, вредною для того же киргизского народа. Но нельзя и легкомысленно отнестись к этому вопросу ввиду тех влияний, которые совершаются рядом. На землях, некогда принадлежащих киргизам, поселены сибирские и оренбургские казаки; из бывших киргизских земель нарезаны наделы казачьим станицам, а также и участки казачьим офицерам, хорунжим и сотникам по 600 десятин, а генералам и значительно более.
Затем офицерам предоставлено право свои участки продавать. Пользуясь этим, как мы слышали, купцы в пределах Оренбургского войска скупают офицерские земли и создают таким образом крупные поместья; в особенности много скупил таких земель какой-то уфимский или казанский татарин. Если это правда, то как же так?
(Продолжение следует)